Ваха-Хаджи Амаев. Вестники смерти

Рассказ

– Дени, это ты? Я узнал тебя по голосу.
– Да, это я.
– Мне слышится русская речь. Почему не заходите? Кто с тобой?
– Ангелы смерти, Байтарби…
– Ну и шуточки у тебя!
– Это не шутки…
– Не стойте у порога. Проходите – двери этого дома всегда открыты для гостя. Дени, что нужно этим людям?
– Они объявили тебя, слепого, немощного старика восьмидесяти лет, у которого сил едва хватает лишь на молитвы, тебя, у которого есть одна тощая коровенка и кляча, кулаком. Обвиняют, что учишь людей религии. Эти безбожники говорят, что ты враг народа…

– Дени, попридержи свой язык. Что-то ты сегодня слишком разошелся, успокойся…
– Это вы никак не успокоитесь, Закри! За что вы забираете этого беднягу? Раскройте, наконец, глаза! Вы что, не видите его жалкую лачугу? Не видите лохмотья, в которые одет этот «кулак»? Они на нем с тех пор, как я его помню! Почему бы вам хоть раз у меня не спросить, когда вы забираете кого-то, что это за человек?
– Закри, что он говорит? Переведи мне…

– Переводи, Закри! Повтори все, что я сказал, слово в слово!
– Клянусь, следовало бы перевести… И ты отлично знаешь, что бы тогда с тобой стало…
– Дени, я понял. С ними бесполезно спорить. Оставь их. Я уже свое отжил, теперь все равно, арестуют меня или нет… Оставь.
– Э-эх, Байтарби! И столетний старик им враг, и мальчик десяти лет им враг, и владелец одной-единственной коровы для них кулак, и тот, кто держит в хозяйстве какую-нибудь дохлую клячу для них абрек, будь они прокляты Богом! Ты уже шестнадцатый старик, которого они сегодня забирают из нашего села.
– Дени, замолчи! Для тебя же лучше будет, если закроешь свой рот! Не думай, что раз ты председатель сельсовета и член партии, все сойдет тебе с рук! Я-то, может, и не трону тебя, но если этот русский поймет, какие речи ты ведешь, тебе несдобровать!
– Разве за такое будущее мы сражались с белыми у местечка Берд, Закри? Если уж на то пошло, пока со мной этот пистолет, ни ты, ни твой спутник и никто другой ничего мне не сделает!
– Дени!
– Что, Байтарби?
– Если ты меня хоть немного уважаешь, не говори больше ни слова и иди домой!
Убрав руку с кобуры, Дени снял фуражку. Дрожащими руками со вздувшимися венами он так сильно сжал ее, словно собирался выжать. Полными ненависти глазами он посмотрел на милиционера Закри и уполномоченного.
Не выдержав его взгляда, Закри опустил глаза, его рука невольно потянулась к кобуре. Попыхивая папиросой, уполномоченный презрительно посмотрел сверху вниз на Дени. Докурив, он бросил окурок на пол и раздавил каблуком сапога, словно пытаясь сказать, что он готов размазать точно так же весь мир.

Старик сидел на самом краешке топчана, перебирая высохшими пальцами четки и шевеля темными губами. Густая, цвета пепельного облака в ясный день борода опускалась ему на грудь. Его сухощавую фигуру обтягивал старый, как и сам хозяин, бешмет, потертый и линялый во многих местах. Босые ноги с выступающими костями обуты в старые потрепанные тапочки. На маленькой голове шапка, которую когда-то можно было назвать каракулевой. Старик иногда закрывал глаза, словно они уставали.
Дени смотрел на старика так, словно видел его в первый раз. Правда, это был все тот же Байтарби, каким он его помнил с детства. Он постоянно ходил по окрестностям села, с топором или лопатой, безвозмездно, ради милости Всевышнего очищая место вокруг родников, дорог, починяя мост. За это люди очень уважали Байтарби. Байтарби, в груди которого билось благородное сердце. Байтарби, который с кличем: «Молодцы, на газават!» поднимал людей на борьбу с белыми. Байтарби, который три года назад полностью ослеп.

Сердце Дени билось так сильно, словно пыталось вырваться из груди. Оно, это сердце, разрывалось от бессилия, видя всю эту несправедливость, которая творилась в последние годы. Являясь чуть ли не ежедневно, представители власти забирали людей по самому ничтожному или надуманному поводу. Потом эти люди пропадали бесследно. Село обезлюдело, в нем уже осталось совсем мало мужчин. Будучи председателем села, он очень хорошо все это видел, однако был бессилен что-либо изменить: его недовольство одним лишь словом пресекал любой офицер милиции, а вышестоящее начальство не осмеливалось им перечить. Лишь время от времени советовало ему: «Не лезь, куда не следует – это единственный шанс уцелеть в наше время. Придержи свой язык». Однако сердце не было согласно с этим, оно обливалось кровью. И сегодня не впервые вздулись вены на его крепких руках, не впервые дрожал он от сознания своего бессилия что-либо изменить.
– Дени!
– Что, Байтарби?
– Я не слышу твои шаги.
Закрыв глаза рукой, Дени быстро вышел из комнаты. Очутившись за порогом, он с низкой галеры вскочил на своего коня, стоявшего на привязи.
Проводив его взглядом, уполномоченный подошел к старику:
– Вставай, кулак! Настал твой час!
– Закри!
– Что?
– Что он говорит?
– Говорит, что ты арестован! Выходи…

– Видно, есть какая-то причина этому…
– Ты кулак. И молодежь нашу баламутишь рассказами о религии…
– Оклеветали меня, Закри…
– Если бы это была не правда, не поступали бы жалобы. При всяком удобном случае вы пытаетесь уколоть нашу власть!
– Вы принимаете за правду все, что вам доносят. Смотри-ка, оказывается это мы, шестнадцать стариков, пытались свергнуть власть! А я ведь своего старшего сына в числе первых отправил сражаться против Деникина. Напоминанием о нем сегодня стоит деревянный чурт на его могиле. Скажешь тоже – уколоть власть! Правда, вечером, собравшись на майдане, мы, старики, вели разговоры о том, что водка – это зло, что надо слушаться родителей, и тому подобное – о том самом, о чем говорили и наши предки. Видимо, эти наши речи пришлись не по нраву нашей власти.

– Этого я не знаю. Там разберутся. Если даже за тобой больше ничего нет, и этого достаточно – вы, старики, пытаетесь приладить эту власть к себе, своим законам, отжившим свое. К тому же, ты еще и кулак…
– Скажите пожалуйста! За свои восемьдесят лет я только от вас узнал, что я богач! Конечно, я крупный кулак. Это подтвердит и моя кляча, которая вот-вот сдохнет от старости, и моя тощая коровенка. Недавно я предложил ее ребятам, что собирались на вечеринку – на ее ребрах можно отбивать барабанную дробь: молодым людям можно под нее танцевать.
– Как же это ты, слепой, можешь видеть, тощая она или нет?
– Руки тоже о многом могут поведать.
– Закри, достаточно пустых разговоров, их еще надо в район доставить. Вели ему поторопиться.

– Давай, выходи!
– Что поделаешь?! Богу виднее. Закри, кажется, время полуденного намаза. Я бы помолился напоследок. Скажи этому русскому.
Глубоко вздохнув, Закри передал уполномоченному просьбу старика. Обнажив в пренебрежительной улыбке свои пожелтевшие от табака зубы, уполномоченный рывком вырвал из рук старика четки. Поднеся их к своим глазам, он уставился на них как на змею, которая собиралась укусить его. Затем разорвал их, и по полу рассыпались бусинки. Виноградинками разбежались они по всей комнате.
– Вставай быстро, пока я не заехал тебе по башке пистолетом! – прикрикнул уполномоченный, берясь за кобуру.
– Оставь пистолет, Захар! – подбежав к нему, Закри схватил его за руку. – Ты здесь недавно, не знаешь наших обычаев!
– Пуля все расставит по местам!
– Послушайся меня, Захар! Зачем нам марать свои руки в этом селе?
– Скотина! Расстрелять-то вас подавно расстреляют! – бросив на старика гневный взгляд, уполномоченный вышел.
– Закри.
– Что?
– Он вышел?

– Да…
– Четки, что он разорвал, остались мне от отца. Как же он меня расстроил! Закри, заклинаю тебя, если ты чеченец, рожденный от чеченца, подведи его ко мне ненадолго! – старик встал.
– Зачем он тебе? Он уже вышел… – Он не послушает тебя. Выходи быстрее, я помогу тебе…
– Из своего-то дома я и сам смогу выйти. Закри, я бы дал один полезный совет и ему, и тебе. Позови его.
– Какие же капризные вы, старики! Ваши дела никогда не заканчиваются! – с этими словами Закри вышел и скоро вернулся с уполномоченным.
– Что ему надо?
– Хочет дать совет.
– Какой еще совет может дать эта скотина?
– Закри, скажи ему, чтобы подошел.
– Захар, если не боишься, что он съест тебя, подойди к нему.
– Ну, – презрительно скривив рот, уполномоченный подошел к старику и остановился, дыша ему прямо в лицо и смотря прямо в его незрячие глаза. Взгляд его нахальных глаз как бы говорил: «Какой же ты совет можешь дать мне, скотина?»
От табачного смрада старик на какое-то время скривился, затем, улыбнувшись, медленно протянул свою дрожащую руку в сторону плеча уполномоченного.

– А ну-ка, убери от меня свою кулачью лапу! – отпрянул уполномоченный.
От едва сдерживаемого гнева лицо старика судорожно задрожало. Собравшись с силами, он влепил ему такую оплеуху, что тот растянулся на полу.
– Вот вам мой совет! Знайте меру…
Пуля, обрывая речь старика, вошла ему прямо в горло.
Схватившись обеими руками за горло, старик рухнул на уполномоченного.
– Сволочь, на кого руку поднял! – с трудом скинув с себя старика, уполномоченный тяжело поднялся на ноги и всадил несколько пуль в спину уже мертвого тела.
– Захар, дурак ты, ведь я предупреждал тебя! – выпалил Закри, приходя в себя.

Распоясавшись, Дени сидел на пороге своего ветхого жилища. Он теперь понимал, что все его надежды на новую справедливую жизнь, в борьбе за которую принимал участие и он, оказались напрасными. Сердце его обливалось кровью, оно отказывалось верить этому, смириться.
«Что же теперь будет?» – тлела еще в душе искорка надежды, что все образуется.
– Что же теперь будет с этими стариками? – донесся до него из полумрака комнаты голос жены.
Дени провел по смуглому лицу мозолистой рукой. Он не спешил с ответом.

– И этого горемыку Байтарби арестовали? Что же с ними будет? – повторила она свой вопрос.
– Если бы им вменяли в вину лишь то, что они кулаки, их только сослали бы в Сибирь вместе с семьями. Однако их обвинили еще и в том, что они враги народа. А это расстрельная статья.
– О Боже! Какое горе! – она заплакала. – Люди и тебя обвинят – ведь ты председатель сельсовета…
– И правильно обвинят!
– А что ты сделаешь? Ведь они тебя не слушают…
– В этом и есть моя вина…
– А сыновья Байтарби очень горячие молодые люди.
– Я отправил к ним на косьбу человека, сообщить, что их отца забирают, и попросил не делать глупостей.
– Если бы ты остался там…

– Как я мог остаться там, видя эту несправедливость?! – теряя терпение, прикрикнул на жену Дени. – Замолчи! Оставь меня в покое!
«Видать, все же натворили что-то!» – подумал Дени, увидев, что по дороге к ним мчится Азиз, младший сын Байтарби. Быстро вскочив с места, он взял с полки широкий ремень с кобурой, опоясался им и направился к калитке.
– Дени! Дени! – по щекам юноши текли обильные слезы. – Тебя брат зовет! – Азиз побежал назад.
– Что вы там натворили? Говорил же я вам! – поймав пасшуюся тут же, во дворе, лошадь, он быстро сел в седло и выехал за калитку.
Первым, кого увидел Дени, был Закри – он лежал у порога, с вывалившимися внутренностями, с вытаращенными глазами, открытым ртом. В комнате, в луже крови лежало обезглавленное тело уполномоченного. У тела отца, которого уложили на кровать, головой к югу, сидел двадцатидвухлетний Маил, второй сын Байтарби, и читал Ясин. Рядом лежал большой окровавленный кинжал.

Дени заметил кровавое отверстие прямо на кадыке старика. Тогда ему стала ясна картина произошедшего. К его горлу подкатил комок, он остановился, облокотившись об дверной косяк.
– Маил…
– Я, как ты и просил, ничего не делал и не вмешивался, Дени. Я стоял под окном и слушал. Сдержался, Дени, когда он кричал на моего отца. Когда он обозвал отца скотиной – сдержался. Когда он выхватил из его рук четки и разорвал их – сдержался. Однако кто сможет вытерпеть, видя, как убивают его отца?
– Где голова?
– Кажется, закатилась под кровать.
– Ну, тут уже ничего не изменишь. Если вы вернулись с косами, забирайте их и быстро возвращайтесь туда, где вы были! Делайте так, как я говорю! Вы ничего не знаете, поняли? Вы с утра отправились косить и все время были там! Кинжал отдайте мне. Берите косы и уходите быстро!
– Дени, я не оставлю тебя в минуту опасности, – покачал головой Маил.
– Я как-нибудь улажу все. Никакой опасности нет.
– Дени, Маил! – забежал в комнату Азиз. – По нашей улице идут солдаты!
– Быстро! Уходите огородами, чтобы они не видели вас!
С веселым гвалтом во двор Байтарби ввалились солдаты верхом на лошадях и с ними один милиционер.
– Есть кто живой? – милиционер спешился и направился к дому. – Эй, Захар, Закри!
Дойдя до двери, он схватился за сердце и застыл на месте. Закри и уполномоченный лежали на полу. Старик, на голове и спине которого зияли раны, сжимал в руках рукоять кинжала, лезвие которого полностью вошло в живот Закри. Свесив голову, на краю кровати сидел Дени, держа в руках пистолет. Милиционер молча уставился на него.

Дени встал, вложил пистолет в кобуру и, оставляя на полу кровавые следы, вышел. Все еще держась за сердце, милиционер выбежал следом за ним. Увидев его в таком состоянии, солдаты затихли.
– А старик оказался крепким, как бык – понадобилось три пули, чтобы свалить его, – едва слышно произнес Дени, дрожащими руками закуривая.
– Да, – произнес милиционер, приходя в себя. – Им нельзя доверять! – он посмотрел на солдат, которые молча наблюдали за ними, – Идите кто-нибудь за телегой, какой-то старичок убил Захара и Закри.
Один из солдат развернул коня и умчался. Один из оставшихся сказал:
– Надо спалить дом.
Дени посмотрел на него исподлобья. Милиционер махнул рукой:
– Дом конфискуем в пользу сельсовета, – он достал из кармана какую-то бумажку и прочитал: – Арсхиев Бай-тар-би, – затем вновь свернул ее и положил в карман. – Итак, председатель, где его сыновья?

Этого Дени как раз и боялся. Вопрос милиционера обжег его, однако он сдержался и как можно спокойнее ответил:
– Они не виновны. Еще с утра отправились косить и пока не знают, что тут произошло.
– И все-таки их надо задержать. Где они косят?
– Я повторяю – они ни в чем не виноваты! – Дени повысил голос.
– Я и не утверждаю, что это их рук дело. Однако это щенки преступника. Кто знает, может они после случившегося пойдут против власти? Поэтому им заранее надо обрезать крылья. Найти-то мы их и сами найдем, но там, где надо, узнают, что ты отказался нам помогать.
Дени не решался посмотреть в лицо милиционеру, он знал, что его лицо напоминает свиное рыло. Знал, что если посмотрит на него, он не удержится после этих его слов оттого, чтобы пристрелить его. Боялся, что убьет эту свинью прежде, чем найдет пути спасения сыновей Байтарби.
– Поехали, ребята, нам предстоит поймать еще двоих, – милиционер уселся в седло.
«Нет, не дадутся они им, будут драться, пока не убьют. Убить-то они их убьют, даже если задержат. Не сегодня, так завтра. Они подумают, что я их обманул, что это я их сдал. Надо быстро что-то придумать… Э-эх, жизнь! И как этот мир не взорвется от несправедливости, которая наполнила его?!»

Он сел на коня, догнал солдат, которые выезжали из села, и поехал рядом с милиционером.
– Вот-вот, сразу бы так! – улыбнулся милиционер и одобрительно похлопал его по плечу.
Дени и теперь не мог посмотреть ему в глаза. Сколько бы ни думал, он не мог найти выход из сложившейся ситуации. И не имел представления, есть ли он, этот выход, вообще.
Показались два сына Байтарби. Как ни в чем не бывало, они косили траву на склоне, залитом солнечным светом.
«Может, догадаются сбежать? Нет, они не сделают этого. Видя меня с ними, обманутся, решив, что я смогу им чем-то помочь. И мне не избежать их проклятия, проклятия людей… Э-эх, весна! Видать, не судьба мне тебя увидеть!»
– Маил! Бегите оба! Бегите!
Выстрел разорвал тишину, которая установилась после его крика.
– О-ох… – Дени резко дернулся и медленно свалился с седла. Упав на землю, он, напрягая последние силы, перевернулся на спину.
Бездонная синева неба, в вышине купаются белые, чистые облака… Это было последнее, что увидел Дени…
Так в чеченских горах появилось еще два «абрека».

Перевод с чеченского Сулимана Мусаева.

Вайнах №3. 2022