С большим эстетическим наслаждением прочитал поэму Асламбека Тугузова «Алибек-Хаджи», написанную с огромной любовью к национальным героям чеченского народа, погибшим, сражаясь за светлое будущее своей Родины, к тем героям, каждый из которых более жизни «дорожил своей Родиной и честью», как пишет в предисловии к поэме Мовла Гайраханов. По сути, поэма есть описание казни предводителей народного восстания 1877–1878 годов, которое получило название «Малый газават» (в отличие от шамилевского «Большого газавата»).
При создании поэмы А. Тугузов во многом опирался и на свой личный опыт: был «участником и очевидцем самых трагичных событий в истории чеченского народа на рубеже ХХ-ХХI веков» (М.С. Гайраханов). Несомненным достоинством поэмы является объективность автора: он не впадает в крайности при характеристике даже тех представителей чеченского народа, кто был против стихийного восстания. Это Арцу Чермоев, Ойшиев, Саралиев, Мовсаров, Мустафинов. Он говорит о них:
Молодцеватые такие
И любящие свой народ.
Все – офицеры царской власти –
Погоны, молодость и стать.
Все в основном туземной части,
Все – наши братья, так сказать.
Да, это братья, просто у каждого из них своя «правда» (это хорошо показано автором несколько ниже – в диалоге Уммы Дуева и Арцу Чермоева). Более того, автор хорошо знает, что и те, и другие выполняют волю Аллаха: «Одним всесильным роком ведом/ И вешающий, и мертвец».
Однозначно отрицательно автор характеризует только «двоих заблудших голышей» – убийцу Понявина и вора Нигматуллина, вынужденно исполняющих роли палачей. Тут вспоминаются слова нобелевского лауреата Альбера Камю, который в одном из «Писем немецкому другу» заявлял, что он противопоставляет «две позиции, а не две нации». «Я ненавижу только палачей», – объяснялся Камю.
Совершенно права Марина Саввиных, когда пишет, что «чеченский поэт как бы с высоты орлиного полета озирает происходящее взором не судьи, а честного свидетеля перед очами Того, в чьей воле жизнь и смерть, время и мироздание». Как настоящий поэт, А. Тугузов видит всю противоестественность и несуразность происходящего и описывает это с точки зрения общечеловеческих нравственных ценностей, избегая политических оценок.
Говоря о художественных достоинствах поэмы, необходимо подчеркнуть, что создавая образы осужденных, автор не жалеет красок, уделяя особое внимание подробностям, мелким (казалось бы) деталям. Ничто не ускользает от его внимания. Вот на первой арбе к месту казни подвозят разменявшего восьмой десяток лет Уму Дуева, наиба «двух земных имамов». Рисуя образ Умы Дуева – глубокого старика, автор говорит о «больших тяжелых кандалах», в которые он закован, о его седой голове и густой бороде до живота, и сравнивает его с беркутом «в облаках». Ума стоит «тяжело и прямо», подняв седую голову, «как ствол чинары – гордо и сурово», и, «насупив брови», смотрит «на мир вещей в последний раз». Здесь автор ненавязчиво, как бы вскользь напоминает нам, что Ума уходит из тленного «мира вещей» в мир бессмертных идей.
Эти мастерски выписываемые А. Тугузовым подробности, казалось бы, несущественны, но на самом деле они очень важны, так как несут наиболее значимую информацию и о героях, и о происходящем, и о позиции самого автора.
Вот взгляд надменно пробежался
Над чуть притихшею толпой
И на мгновенье задержался
На виселице полевой.
– Какое глупое виденье, –
Подумал Ума свысока,
И дымка легкого презренья
Скривила губы старика.
…………………………………………….
Хаваш Накостоев
Продолжение читайте в журнале «Вайнах» №2. 2024
