Рассказ
Как будто моей главной задачей было пережить еще одну очередную ночь, дождаться утра – время самого уверенного затишья.
С десяти до одиннадцати часов все стреляльщики были заняты трапезой, то бишь завтраком.
Этот режим соблюдался наиболее рьяно и безукоризненно. Тут промахов не бывало.
В час этого безмолвия ты уверенно успевал развести в небольшом очаге огонь из сухой древесины – чтобы не было дыма, согреть воду и еду, если таковые еще имелись в твоем запаснике.
В предрассветные минуты, когда тебя одолевала дремота и сновидения, раздавался выстрел из залпового орудия, сравнимый только с громом и молнией, а иногда и неожиданный петушиный крик с хрипотцой – когда ложился спать в хлеву, ты так стремительно вскакивал и методично ощупывал или обшаривал себя с одной только мыслью: «Не ранен ли я? Долго ли так лежу?»
Часто можно было услышать, что было не мало случаев, когда находили раненых людей, которые, приходя в себя от забытья, громко кричали, а потом глухо стонали и плакали от боли застуженных ран.
Временами ты просыпался и во сне.
Сны бывали страшными и черными, как картинки в черно-белом кино. О цвете говорить не приходилось.
Как правило, всегда видел голодную и жадную свору здоровых и иссиня-черных собак. Они всегда преследовали тебя, чаще из засады, намереваясь догнать и порвать на лакомые куски. Глаза у собак светились затаенным красным светом, и в них отражался холодный расчет и непредельная хитрость, смешанная с жестокостью.
Когда ты в спешке старался ухватиться за что-то, чтобы как-то дать отпор или хотя бы отпугнуть, руки и ноги твои отказывались слушаться. Тогда ты начинал кричать на них, ругая и посылая всевозможные проклятья в их адрес. Но голоса своего ты не слышал, и когда и это не помогало… тогда…
Тогда становилось жутко страшно, воочию видя безжалостную и бесцельную смерть, представляя как это случится, с чего тебя свора начнет грызть и рвать, вонзая в твое мягкое тело острые клыки и вырывая из него куски дальше ты уже не выдерживал эту психологическую атаку, от трепетного ужаса захватывало дыхание и мутился разум. И ты начинал биться как в клетке, стараясь вырваться из этого вязкого плена, как будто долго находясь под водой, вырывался наверх, набирая полной грудью спасительный глоток воздуха, рвал сонное оцепенение как бы на мелкие картинные кусочки.
Не просто было освободиться от этого жертвенного капкана. Несомненно, сон продолжался и тогда, когда ты каждый раз смыкал глаза. Снова и снова.
Но со временем ты, не без труда, научился просыпаться, а иногда при этом слыша свой же голос и ругань, от резких движений отбивая руку или ногу об какой-нибудь угол.
Потом постепенно успокаивался, вслушиваясь в кромешную и холодную тишину и ощупывая отекшие конечности.
Явь… Наяву тоже было не легче, могло что угодно случиться и случалось.
Однажды ранним утром, пиная сапогами все, что лежало на их пути, вошли во двор солдаты или то, что осталось от их образа. Все они были вымазаны сажей или чем-то подобным, как спецназовцы в американских фильмах. Чувствовалась этакая бравурная удаль и наигранная смелость, подкрепляемая алкоголем и уверенностью в абсолютной безнаказанности.
Впереди идущий так резко пнул сапогом пустое ведро, которое покатилось с оглушительным грохотом в дальний угол двора, где затаилась твоя собака. Она тут же выскочила из укрытия и оскалилась, широко расставив передние ноги и подпрыгивая на месте. Военный в сердцах топнул ногами, думая прогнать рассерженного пса, одновременно сопровождая свои действия отборными ругательствами.
– Пошла вон отсюда, бандитская морда! – на что собака еще больше ощетинилась, выбирая выгодную для нападения позицию…
У нее были маленькие щенки, которые, ни о чем не подозревая сновали по всему двору, похожие на ежиков, если бы им приделали иголки.
Но не тут-то было.
Солдат вскинул одной рукой автомат, а Пенька – так ты назвал свою собачку, почувствовав настоящую опасность, сначала накинулась на обидчика и, тут же, поняв, что из этого ничего хорошего не получится, виртуозно развернувшись, пробуксовав на месте правой задней ногой, перескочила через забор и понеслась восвояси через соседский дворик.
Вслед застрекотала автоматная очередь, дробя на мелкую щепу деревянный штакетник забора. Собака громко взвизгнула и стремительно понеслась, все больше удаляясь от настоящей опасности.
Солдаты задорно и довольно смеялись, если не сказать, что ржали, захлебываясь победным кличем:
– Попал-таки, попал! Молодец!
Еще не улеглись клубы дыма и запах гари от стрелявшего огнем автомата, заметили… заметили беспомощных щенков и начали подбирать их, суя за пазухи грязных бушлатов, как в фруктовом саду подбирают опавший урожай.
– Эх! Хороший обед, целиком сожрать можно!
– Жизнь обеспечена! – другой солдат тоже, вскидывая автомат и, как бы поддерживая создавшийся азарт, начал стрельбу, теперь уже куда попало.
Изрешетил синий тент на краю сарая, за которым находились пустые банки, бутылки и, совсем старый, сломанный телевизор.
– Смотри, какие крутые, телики даже на улице… Ворованное все… бандюги! Вот вам! Вот, вот! – выплевывал автомат свинцовые пули, разбрызгивая и разбрасывая все, что лежало, стояло и висело в сарайчике.
Тут неожиданно оживилась рация, которая висела на спине одного из вояк, радиста, наверное…………………………….
Продолжение читайте в журнале Вайнах (3. 2024)
