ГАУ «Издательский дом»
XGoogle+WhatsAppВКонтакте
АктуальноеПроза (Проза)

Гелани ИНДЕРБАЕВ. Выселение

19.07.2022
217 Просмотров
24 min read


Наши – тетя и сестры – были в большой тревоге, не ведая о том, что стало с Яраги и Ахмедом, находившимися в горах. О них время от времени спрашивала и бабушка. Успокаивая ее, говорили, что ребята уже возвратились с гор и вместе с другими задержанными мужчинами пока находятся в школе. На самом же деле, ребята вернулись только к обеду 25 февраля, за несколько часов до отправки нас в Тавзени. Вернулись они в сопровождении солдат. Кстати, спускаясь с гор, Яраги и Ахмед успели пригнать в село наших овец и крупнорогатый скот.
Оба рассказывали о том, что солдаты с ними не были слишком строги. Перед тем, как расстаться на окраине села, солдаты разрешили им прирезать по одному барану и забрать с собой мясо на сборный пункт.
Яраги в год выселения числился учащимся седьмого класса и в какой-то мере владел русским языком. Это и помогло им избежать расстрела на месте.

В ночь с 24 на 25 февраля выпал большой снег, ударил мороз. Скотина, которую солдаты накануне загнали за изгородь мечети, вся погибла. Коровы и буйволы лежали вверх ногами, с раздувшимися боками. Утром 25 февраля военные объявили, что машины, которые должны нас повезти, прибудут только до Тавзени, а туда необходимо добираться пешком.
Утро было солнечным, но к обеду, когда военные приказали людям на сборных пунктах собраться в дорогу, погода снова изменилась, пошел сильный снег с ветром и морозом.


Уже в Казахстане взрослые, вспоминая день 25 февраля 1944 года, говорили, что в своей жизни им не приходилось видеть столь сурового дня, как тот. Казалось, что сама природа была заодно с суровой Советской властью. Тем, у кого быки и лошади были живы, военные разрешили использовать их до проезда до Тавзени. Но таковых в селе оказалось немного. Волы, которые могли быть использованы, погибли в морозную ночь за оградой мечети. Саней и арб в селе нашлось не более десяти. На них поместили больных и дряхлых стариков. Остальное население (мужчины, женщины, подростки) шло пешком, неся в руках и за спиной то, что им удалось прихватить из продуктов и вещей.
Очень трудно было молодым матерям, которые имели грудных и маленьких детей. Всю дорогу, пока добирались до Тавзени, слышались крики, плач, стоны и проклятия. Брату моему удалось устроить меня и бабушку на чьи-то сани. Мы с бабушкой лежали на снопах кукурузных стеблей. Сверху нас прикрыли одеялами и кошмой. По установившемуся правилу, я, как и другие ребята моего возраста, должен был идти пешком. С бабушкой меня поместили, чтобы я удерживал ее исхудалое тело на санях.


Много лет спустя сестры поведали мне, что во вторую ночь на сборном пункте мне неожиданно сделалось плохо: побледнел и перестал дышать. Надо мной был прочитан «ясин». Тетя и сестры были в отчаянии, тайно от бабушки плакали. До самого рассвета, как рассказывали мне, я оставался бездыханным, и тетя уже искала человека, который мог бы переговорить с военными насчет разрешения на мое погребение…
Но ближе к рассвету я оживился, задышал, открыл глаза, щеки мои стали розоветь. Наши и присутствовавшие в комнате женщины уже плакали от радости, благодарили Аллаха, пожелавшему отдалить на неопределенное время срок моего призыва к Себе. Я же ничего не помнил о том, что случилось со мной в ту ночь. Целый день я был во дворе сборного пункта, был здоров, играл со сверстниками. Рассказ сестер об этом случае я воспринимал как нечто нереальное, фантастическое.


Под одеялом и кошмой, которыми нас с бабушкой прикрыли, было очень душно, и я старался приподнять край одеяла, но брат, неотлучно шагавший рядом с санями, не разрешал мне этого делать: он опасался за здоровье бабушки. Бабушка, обхватив своей костлявой рукой мою талию, прижимала меня к себе, бесконечно шепча какие-то молитвы. Впереди, сзади и по бокам колонны верхом на лошадях ехали солдаты, держа наготове автоматы. Перед тем, как тронуться в путь, жители были предупреждены о том, что всякий, кто попытается отстать от колонны или отойти на несколько шагов направо или налево, будет немедленно расстрелян.
Колонна наша двигалась очень медленно: волы и лошади с трудом тащили сани по дороге, на которой снег сразу же таял. Издавая неприятный скрежет колес по гравию, двигались арбы. До Тавзени мы добрались только глубокой ночью, хотя расстояние между этими селами не более десяти километров. Село было мертвым: ни огонька, ни мычания скотины, ни лая собак. Остановив колонну на краю села, военные приказали людям расселиться по пустующим домам, а утром собраться на лужайке около сельского кладбища. Дав эту команду, военные вкруговую оцепили село.


Все, кто в Тавзени имел родственников, поселились в их домах, а кто их не имел, занял пустующие дома. В каждом доме разместилось по две-три семьи. После тяжелой дороги все были рады крыше над головой, старались разжечь печи.
Жители Тавзени, оказывается, были вывезены днем, до нашего прибытия. Мы остановились в доме нашей старшей сестры Маруси. Разыскав во дворе дрова, брат быстро развел в печке огонь. Очутившись в незнакомой обстановке, бабушка начала расспрашивать о том, где мы находимся. Узнав о том, что она находится в доме своей внучки, бабушка высказала недовольство: почему тогда она до сих пор к ней не подошла? Ей печально объяснили, что ее внучку еще днем увезли в ссылку…
Мы с бабушкой всегда были неразлучны. И на этот раз нас вместе поместили на топчан, что находился рядом с печкой. Сестры и брат до утра просидели у печки.


Утро 26 февраля было солнечным. Снег после полуночи перестал идти. С наступлением утра солдаты пошли по улицам, собирая народ на поляну на краю села. За ночь некоторые «ловкие» элистанжинцы успели пройти по пустующим домам и пополнить свои продуктовые запасы. В доме сестры наши нашли два полных мешка с кукурузой и фасолью. Скорее всего эти мешки были приготовлены сестрой в дорогу, но солдаты, видимо, не разрешили их взять.
Благодаря этим двум мешкам с кукурузой и фасолью, мы в Казахстане избежали голода первой весны. Взять с собой из дома что-нибудь из продуктов наши не смогли: сестры, переживая за брата, судьба которого до последнего момента оставалась неизвестной, не были способны думать о чем-либо постороннем.
Собравшись утром на поляне у реки Басс, элистанжинцы развели костры. Откуда-то на поляне появилось несколько голов крупного рогатого скота, с десяток овец, куры. Быстро прирезав животных, молодые мужчины и юноши стали раздавать мясо по семьям. В первую очередь мясом наделялись семьи, в которых отсутствовали мужчины, были старики и инвалиды.
Солдаты в этот день, как позже рассказывали взрослые, вели себя несколько по-человечески. Они не препятствовали тому, что элистанжинцы ходили по улицам Тавзени и всячески пополняли свои запасы.


Пока взрослые занимались приготовлениями к предстоящей отправке, мы, мальчишки, греясь у костров, старались представить себе картины предстоящей дороги, поездку на машинах, которые вот-вот должны прибыть за нами из Грозного.
Вопрос о машинах, которых многие из нас раньше никогда не видели, очень сильно занимал наше детское воображение. Возникали самые неожиданные вопросы: например, как быть в том случае, если кому-то в пути очень захочется пить, а машину солдаты не разрешат остановить? Рассуждая над этой «возможной проблемой», предлагали разные варианты. Кем-то из ребят был предложен такой вариант: взять перед отправкой в кузов машины длинный прут и привязать к нему ковш. Когда машина будет переезжать через речку, этим ковшом можно будет зачерпнуть воду. Предлагались и другие варианты, но мне теперь, по прошествии стольких лет, трудно все их припомнить, учитывая, что и фантазия наша была беспредельна.


Машины в Тавзени прибыли после полудня. Это были, как я много лет спустя узнал, американские «студебеккеры». Кузова их были накрыты брезентовыми тентами. Машины вызвали интерес не только у детей, но и у взрослых: до этого дня только единицам горных чеченцев приходилось видеть автомашину, которая называлась «полуторкой».
Как ни отгоняли нас солдаты от машин, мы все же осмеливались приблизиться к ним и притронуться руками к покрышкам колес, приложить к ним ухо и «услышать» в них какой-то шум, который, по нашему разумению, являлся главным секретом машины.
Вскоре было приказано грузиться. Не помню, как производилась посадка людей, также не припомню, кто в тот день находился вместе с нами. Полагаю, что в кузов каждой машины грузили по три-четыре семьи: люди сидели в тесноте, прижатые друг к другу. А в конце кузова каждой машины, один против друга, сидели по два автоматчика.

1 2 3 4 5

417 комментариев

Вам также может понравиться

АктуальноеКультураПублицистика (Публицистика)

Мохмад-Салах Селяхов. “Когда право свободно жить признается высшим приоритетом”

Многослойный пласт морально-этических ценностей чеченского народа, на котором зиждется основополагающая часть его духовной культуры, сформировался в течение длительного времени, и свое начало берет в глубинных недрах...

2 Просмотров
АктуальноеБерашнаПоэзи (Поэзия)

Мамакаева Румиса. Аганан илли

Олило, ва болило, –Нанас ага техкадо. –Хьуна ма гуо цхьа а вуо,Дала Iалашвойла хьо. Олило, ва болило,Арахь Iаьржа буьйса го.Серло лачкъи буьйсано,Хьомениг, ма кхерало. Олило, ва болило,Хьуна уллехь ма йу со.Суна гIенах...

6 Просмотров
АктуальноеДраматурги (Драматургия)

БАЙСАГУРОВ Супьян. Къуршин забарш

Пьеса Дакъалоцурш:Къурша – забаре стагЛипали – Къуршин хIусамнанаЛулахоНекъахоЙуьртахоБазарахь:I-Йохкархо2-Йохкархо Сцени тIехь: Шайн хIусамехь Къурша а, Липали а. Кресло дуьззина охьа а хиъна, телевизоре хьоьжуш йу...

9 Просмотров

Your Header Sidebar area is currently empty. Hurry up and add some widgets.