ГАУ «Издательский дом»

Гелани ИНДЕРБАЕВ. Выселение


«Ва, мама (так мы все почему-то называли бабушку), вай Сибрех дохуьйту боху…» («Ой, мама, говорят, что нас отправляют в Сибирь…»), – с плачем вбежала в комнату средняя наша сестра, которая все еще находилась во дворе.
Бабушка, успокаивая плачущих моих сестер, попросила одну из них сходить к сыну своей дочери – Абдул-Муслиму (по домашнему его звали Цула) и узнать от него, что же происходит в селе. Вернувшись, сестра сообщила, что Цула ушел на собрание и еще не вернулся домой, а Аймани, его жена, знает о происходящем в селе столько же, сколько и остальные односельчане. Аймани сообщила сестре, что их постоялец, офицер Вася, три дня тому назад ушел от них, сказав, что будет занят подготовкой солдат к предстоящему празднику ко Дню Красной Армии.
Вася (так его называли в семье тети), который находился на постое у моей тети, был очень общительным и веселым человеком. Вместе с Абдул-Муслимом он ходил на чеченские вечеринки и белхи . Меня, иногда приходившего к тете Мехалг, он угощал «русским» (так мы в то время его называли) хлебом и консервами. Консервы мне не нравились, я отдавал их нашей собаке…

2
Как только женщины, присутствовавшие на собрании в школе, успели дойти до своих домов, по всем улицам села уже пошли солдаты, по два-три человека в группе. Они заходили в каждый дом и заставляли плачущих женщин и детей спешно собираться и идти на сборные пункты. Брать с собой разрешалось только самое необходимое. Заметив в руках женщин или детей что-нибудь, кроме одежды или обуви, солдаты наставляли на них автоматы и заставляли бросить вещь на землю. Людей выпроваживали на улицу в том, во что они в данный момент были одеты. Чеченцы покидали свои дома, захватывая из своего имущества первое попавшее под руку, словно имели дело с чужим добром.


Узнав от соседей о том, что солдаты уже пошли по домам и заставляют идти на сборные пункты, мои сестры заметались, не зная, что делать с бабушкой, которая не сможет далеко идти пешком. Не знали, что взять с собой… До того, как солдаты пришли в наш дом, сестры, по указанию бабушки, в снопах из стеблей кукурузы спрятали несколько персидских ковров и посуду, которые остались после конфискации во время раскулачивания; в хлеву отвязали корову и теленка.
Через некоторое время к нам явилась и тетя Бала. Была она очень взволнована…
К нашей радости, сборный пункт, на который мы должны были явиться, оказался на нашей же улице, недалеко от дома тети. Женщины и дети, выведенные на улицу из собственных домов, в сопровождении одного-двух солдат отводились на сборный пункт (двор какого-нибудь жителя села).


После возвращения из ссылки элистанжинцы, вспоминая те страшные дни, просто из любопытства расспрашивали друг друга: кто в каком пункте сбора находился в дни выселения. Размышляя над этими рассказами, я пришел к выводу, что распределение жителей по сборным пунктам оказалось делом очень странным: даже самые близкие соседи почему-то оказались в разных и отдаленных местах села. Наши ближайшие соседи (Аюбовы, Эсамбаевы, Кушаевы, Магомаевы, Элибаевы), например, оказались на сборном пункте, который находился довольно далеко от нашей улицы.
В том, как жители нашего села были расселены в Казахстане и Киргизии, обнаружилась и другая довольно интересная закономерность: те жители села, дома которых находились выше дороги, так называемой «Паччахьан некъ», разделяющей село на две части, в большинстве своем в ссылке оказались в таких областях Казахстана, как Акмолинская, Талды-Курганская, Кустанайская и так далее. Жители нижней части села в основном были сосланы в Актюбинскую область.


Несколько слов о дороге, о которой я здесь упомянул. «Паччахьан некъ» («Царская дорога») – так называли главную дорогу, проходящую через Элистанжи и разделяющую его на две части. Название дороги сохранилось еще с царских времен.«Паччахьан некъ» связывал такие села района, как Махкеты, Тавзени, Элистанжи, Эшилхотой, Ведено. Дорога эта имела статус «государственной». В царское время жители вышеназванных сел обязаны были обслуживать ее и содержать в надлежащем состоянии. В связи с этой необходимостью на жителей налагалась повинность: один раз в год вывезти на дорогу определенное количество арб с гравием. Тот житель, который не имел своей лошади или быков, должен был выплатить определенную сумму денег. Кстати, повинность эта сохранялась до самого выселения.
Согласно закономерности, о которой я упомянул выше, наша семья должна была оказаться в Актюбинской области, а не в Акмолинской, как это получилось на самом деле. Когда военные проводили перепись и на каждую семью заводили специальную карточку (такие карточки были обнаружены в архивах после развала Советского Союза), мы оказались в карточке, составленной на семью тети. Видимо, когда спрашивали о составе семьи, тетя назвала и нас. Действительно, мы и были членами ее семьи, были ее главной заботой и болью…
Так вот, запись, сделанная в карточке семьи тети, помогла нам быть вместе с ней и в дороге в Казахстан, и по прибытии на место поселения. Страшно было представить себе, что бы с нами стало, если бы мы оказались в другой ситуации.


Смешивая и разбрасывая население чеченцев и ингушей по разным республикам, областям и районам, власти страны преследовали злостные цели: раздробить и разобщить вайнахов, лишить их национального менталитета, заставить их как можно больше страдать…
Чеченцы и ингуши первые два-три года после выселения ничего не знали о судьбе своих близких, с которыми их разлучила трагедия февраля 1944 года. Многие так и ушли из жизни, не узнав, что же стало с дорогими им людьми. К примеру, о смерти своей старшей сестры, оказавшейся в Павлодарской области, мы узнали только в 1947 году.

4
Как было уже сообщено выше, мужчин, пришедших на собрание, солдаты, обыскав, загнали в помещения школы. Школа была оцеплена вкруговую солдатами. Они стояли у каждого окошка и двери. Всю ночь мужчины провели в холодных помещениях. Сидеть приходилось на полу: парты и столы с приходом военных были вывезены и размещены по частным домам, где предполагалось обучение детей.


Когда кто-нибудь из задержанных приближался к окну или двери и старался скудным набором русских слов что-то спросить, солдаты молча наставляли на него винтовку или автомат.
Особенно трудной для задержанных была первая половина ночи: люди были растеряны, не слышали и не понимали друг друга. В эту ночь стало понятно: кто есть кто… Среди моих односельчан оказались и сильные духом, и трусливо-малодушные. Как известно, человек в полной мере проявляет себя в минуты опасности. Все показное слетает с него, и он остается внутренне оголенным. Отдельные молодые люди предлагали выступить против солдат и тем самым ускорить развязку сложившейся ситуации. К счастью, их предложение было отвергнуто стариками. Такое поведение со стороны чеченцев, случись оно, повлекло бы за собой невообразимую трагедию.


Немного успокоившись, всецело положившись на волю Аллаха, задержанные в школе совершили «тоба» . После ритуала «тоба» всех занимала только одна мысль: что станет с их семьями, близкими? Свою участь они считали уже решенной – никто из них не думал о том, что он останется живым…


Неспокойно, тревожно было на сборных пунктах. Женщины и дети продолжали плакать. Со всех улиц слышно было, как в хлевах мычала некормленая с утра скотина. Выли собаки. То поблизости, то в отдалении слышались выстрелы: солдаты расстреливали заливающихся лаем собак. Те, кто не совладав с жалостью к животным, решался пробраться к своему двору, чтобы задать корм скотине или напоить ее, рисковали жизнью. Солдаты, обнаружив таковых, если не расстреливали на месте, то избивали до полусмерти прикладами винтовок. Достойному человеку унижения во сто крат тяжелее физической смерти.
Сборный пункт, на который нас привели, напоминаю еще раз, находился на нашей улице, недалеко от дома нашей тети. В этом плане нашим очень повезло: в дневное время нетрудно было незаметно пройти в дом тети и взять там что-нибудь из продуктов или вещей.
Сегодня мне трудно сказать, сколько семей находилось на нашем сборном пункте. По тому, как много там было детворы моего и меньшего возрастов, можно предположить, что было там не менее двадцати-двадцати пяти семей.


Было объявлено, что машины за выселяемыми прибудут в Элистанжи на следующий день, то есть 24 февраля. Но их не было ни 24, ни 25 февраля.
В доме нашего односельчанина Бадаева Азиза, рядом с которым был расположен наш сборочный пункт, было несколько комнат. В них были размещены старые и больные люди, матери с маленькими и грудными детьми. Молодые люди же оставались во дворе, у костров. В одной из этих комнат находилась и наша бабушка, за которой по очереди ухаживали мои сестры и ее дочь – Бала.


Позже сестры рассказывали, что в то время, как другие женщины плакали, сетовали на выпавшую судьбу, бабушка вела себя спокойно, даже, можно сказать несколько оживленно, чем в обычное время. Уже по дороге в Казахстан нашим станет понятна «тайна» такого ее поведения. Бабушка, оказывается, думала, что в «Сибири», куда теперь везут и ее, она встретит своих двух сыновей и невесток, ранее раскулаченных и сосланных.
Уже к 24 февраля женщины, постепенно приходя в себя, стали готовиться к предстоящей дороге: варили на кострах мясо и курей, которых, рискуя быть застреленными солдатами, добывали в своих или чужих курятниках; из кошмы (войлок) шили для детей башмаки и накидки-бурки.
С тревогой ждали прибытия обещанных машин.

417 комментариев

Your Header Sidebar area is currently empty. Hurry up and add some widgets.